Измерение плоскости страницы и пространство счета становится тем дополнительным измерением расшифровки текста, которым Мейяссу поверяет свое более традиционное герменевтическое предприятие, обнаруживющее в образах и персонажах поэмы Малларме зашифрованный кризис регулярного стиха, связанный с появлением верлибра, восприимчивость Малларме как к регламентации, так и к свободной стихии, счету и его сбою. Не удовлетворяясь однако такими глубинами смысла, таящимися в образах поэмы (хотя и повествующими о совершенно насущной для самого М. производственном кризисе в стихе), Мейяссу стремится подкрепить их некими эффектами на поверхности, перпендикулярной к аллегорическому прочтению. Для этого ему пригождается то систематическое колебание метода самого Малларме между сюжетной репрезентацией (пусть и бесконечно схематичной или аксиоматичной) и графическим пространством страницы (которое оказывается более надежной точкой опоры для интерпретации).

Если возможность ограничивать поэзию измерением «представления» отрицал уже сам Малларме, взыскуя ритуального события «причастия» (в акте чтения, повторяющем акт письма), то первым тем более не может ограничиваться предприятие Мейяссу и поэтому в качестве перпендикулярного к своему герменевтическому предприятию он добавляет счет, разворачивающийся «не в пространстве идей, но в пространстве слов».

Модернистскому искусству известны и более радикальные версии переопределения отношений между планом содержания и планом выражения (вплоть до полного истребления первого в леттризме, а модернизм в целом склоняется к смещению от иконической репрезентации к индексальной), но именно Малларме оказывается в той промежуточной точке, когда между идейным «представлением» и «причастием» к материальности означающего сохранялось напряжение и было возможно короткое замыкание между ними. Если зашифрованное В ПОЭМЕ совпадет с зашифрованным САМОЙ ПОЭМОЙ, тогда будет достигнут модернистский идеал двойного кодирования, состоится структурное совмещение лингвитисики и поэтики, примирение герменевтической глубины с объективностью количественных методов.

Однако, в этой попытке замыкания друг на друга двух измерений, оснащения семантического объема синтаксическим структурированием (или — насыщения структуры объемом) видится не просто удачное примирение, но только начало перспективы умножения мерности пространства художественного акта. В самом отклонении измерения поверхности страницы и счета графических единиц от традиционного пространства интерпретации сквозит возможность появления и следующего измерения, которые мы предлагаем называть прагматическим и которое делает ситуацию действительно трехмерной. Кроме глубин смысла или плоскости страницы существует ортогональное им обоим измерение жеста. О «перформативном» моменте оговаривается и сам Мейяссу, поскольку для того, чтобы некое число оказалось в тексте/текстом зашифровано должен быть совершен тот самый жест броска, на котором он однако не останавливается, устремляясь немедленно к манящим нумерологическим следствиям оного.